четверг, 23 марта 2017 г.

Линейная поликлиника



      Линейная поликлиника находилась на привокзальной площади напротив нашей школы. Отапливали одноэтажное деревянное здание дровами. Двужильные санитарки из бывшей отдельной роты мед усиления, во дворе, размахивая металлическим колуном с длинной ручкой, раскалывали огромные лиственничные чурки. Кололи они, очень умело. Взмах, другой и чурки с треском рассыпались на поленья, наполняя зимний воздух смолистым ароматом тайги. Печки называли голландками, они были высокие, круглые и обшитые железом. Как я любил в морозы, прижавшись к ним спиной, стоять и ждать маму и после окончания работы идти в месте, с ней топить печь домой. Вовремя редко удавалось уйти домой, часто на выходе из поликлиники встречался пациент, с травмой. Больных доставляли на паровозах с опорных пунктов, околотков, перегонов и особого резерва паровозных колонн. Всем им необходима была срочная медицинская помочь. Даже, если мама торопилась домой, если дел было невпроворот, она всегда спешила на помощь человеку разбитому судьбой и сотни, раз возвращала хрупкую надежду. Гордилась тем, что ни одного пациента они не потеряли.

      - Это же наша сестричка, - ласково называли мою маму. - Наша помощь.

      Мама работала фельдшером. По направлению Белгородской Транспортной Фельдшерской Школы мама лечила в железнодорожной поликлиники станции Нижнеудинск на Транссибирской магистрали в 4679 далёких километрах от столицы Москвы. Ее отзывчивый характер сформировался во время войны, и она сохраняла эту связь, следуя заповеди о любви к ближним. Родилась моя мама, Ольга Андреевна Мезенцева (Стрельцова) в 1938 году, в Курской области хутор Великая Балка. В 1941году ушел на фронт отец. Бабушка, прижимая детей, молилась и рыдала безумно ночью у распахнувшейся двери. В глазах её тускнела боль и мутный страх, что папа может не вернуться. Сидела долго Оля у порога, смотрела вдаль.

      В 1943 году на полях хутора Великая Балка, прошли тяжелые, страшно жестокие бои Огненной дуги Курской битвы. Мама, свидетель танковых сражений, сжигающих машины, орудия и человеческие жизни. На чёрных танковых полях решалась судьба народа, судьба страны. Решалась судьба войны и на обугленных ранах неизвестных танковых полей у Великой Балки. В июле немецкие танковые войска пошли лавиной в атаку и приблизившись к противотанковому рву и минным полям у хутора Великая Балка, начали танковый обстрел расположений войск красной армии. Наступление захлёбывалось, но мощные танковые дивизии упорно продолжали захватывать высоты и атаковать линию обороны. Красноармейцы танковый прорыв ожидали и огненный шквал сжигал немецкие танки, автомашины, мотоциклы, орудия. Советские артиллеристы и танкисты, держали оборону, выбивая, вражеские тигры и пантеры, изматывая врага.

      - Лязг гусениц не смолкал. Танки отчаянно ползли днем и ночью в это пекло. Стальные атаки, яростные контратаки сменялись частой чередой. Вокруг все горело, - вспоминала мама. - Страшно дымилась фугасом взрытая земля, от взрывов стонала. Плавилась рваная броня. Стонали материнские сердца. В усыпанном смрадным металлом подвале, зарывшись в горькую землю с головой, крепко обнявшись, не плакали, не голосили, а тихо лежали.

      Испытание огнем и железом продолжалось, казалось, бесконечно. Наступающая бронетанковая лавина была отброшена контрударом, но испытание не закончилось. Обозленные отчаянным сопротивлением красной армии, оккупанты, тех, кто остался жив, беззащитных женщин и детей вытащили из погребов. С детьми матерей прикладом и собаками погнали в кроваво-чёрный плен. Оккупанты, пытаясь сохранить танковую группировку и не подвергаться атакам с воздуха, гнали униженных стариков, вдов, сирот, калек гнали рядом с отступающими стальными машинами и под их прикрытием отходили без потерь. Маленькую белокурую и голубоглазую девочку Олю Стрельцову забрал офицер оккупант, снял с брони ревущего тигра и посадил рядом с собой в легковую машину и поехал. Мать Ольги была контужена, но побежала за машиной, она начала кричать и плакать.

      - Пан офицер отдай родное дитя, - кричала в слезах мама Ольги под грохот танков. - Пощади!

      Мама бежала за машиной весь день, в полном изнеможении плакала и громко кричала. Девочка рыдала. Но безумные люди рыдания и плач неутешный не слышали. Окаменевшее лица и очерствевшие сердца, до безумства огрубели к чужой мучительной боли.

      Оля растерянная, уязвимая, просто беспомощно чувствовала, что что-то произошло ужасное. Вокруг много чужих людей, незнакомых стальных машин, а она видела только свою маму, торопливо бегущею за ней, чувствуя беду в синих глазах мгновенно постаревших под усталостью век.

      - Мама милая моя, я хочу к тебе на ручки, - рыдала Оля, взрывным осколком меченная. - Возьми меня, моя милая.

      - Да как же я буду жить без родной Оли! - сквозь звуки танковых гусениц, в шоке голосила мама до немоты. - Пожалей.

      Не один танкист из танкового корпуса СС, не помешал матери бежать за уезжающей машиной с ее дочкой. Закрывали глаза, ощущали, как ноги вдавливали ржавый металл в пыль и пепел фронтовой дороги.

      - Помогите, молю! - просила мама. - Сердце рвется на куски. Я пока, что живая!

      Жалкий крик ржавый строй не нарушил. В звенящем рикошете не услышали крик стальные машины, а людей с живыми сердцами не осталось на свете.

      Вечером у окраины города Белгорода, оккупант, увидел, что мама Оли весь день бежала за машиной и стерла подошвы ног до костей. Сжалился и отдал ребенка матери. Танковая колонна стальных машин с лязгом и скрежетом ушла на перегруппировку своих сил в черную бездну. У мамы и детей кровь запеклась, раны покрылись плотной коричневой коркой с налипшей грязью. Их бросили на пыльной дороге, вдоль которой свистели пули пулеметных очередей. Они не в состоянии были передвигаться, лежали, надеясь со свинцовой бедой разминуться. Вскоре, тихо, не разговаривая, подошли наши солдаты. Добрый санинструктор, юная девочка – фронтовичка, недоучившийся студент-медик из Москвы, повторяющая маршрут отступлений и наступлений передовых частей, осмотрела раны, промыла и забинтовала.

      - Оля, поешь и согрейся, - негромко позвала юная санинструктор, улыбаясь сердцем. - Прикоснись, губами, пороховой горечи жажду утоли кипяточном.

      Санинструктор служила добровольцем, спасая раненых и отдавая свою кровь бойцам. Чудесная девушка, с доброй душой накормила детей и мать своим сухим солдатским пайком из вещевого мешка. Застывшее сердце мамы согревалось под промокшим сукном шинели, встрепенулось, забилось вдвойне. Скромная мама больше кушала солдатскую диковинку глазами. Но хозяюшка, угостила выданными в пайке маленькими кусочками сахара с чёрным хлебом. Порадовала ребенка и себя. Подарила улыбку и вторую жизнь. Милосердная и жалостливая рядовой медицинской службы, ценой собственной жизни оказывала помощь и бойцам и гражданским. Командир группы, что осталась от истребительного батальона, предупредил, что скоро здесь будет контратака, а залёгшие под огнём тяжелой артиллерии бойцы начали рыть траншеи. Отважная девушка не оставила в беде маму и детей. Торопливо собравшись, понимая беду, бездумно тратила собственную силу, вынесла на себе несчастных мучеников в укрытие. Нашла не разбитый блиндаж под яром. Попросила где-нибудь поместить и сберечь.

      - Стонала, по земле ползком тянула метр за метром нас раненых на себе. Под вражескими снарядами волоча за собой, где только силы брались, – повторяла мама. - Она была измучена войной – полуголодным существованием, была бледна, худа, несмотря на все бедствия ласкова, проворна и очень добрая. Она все понимала большим добрым сердцем.

      Топились голландские печи лиственничными дровами, проводились медицинские осмотры, шёл прием сложных пациентов, оценивалось состояние, сестры спешили в белых халатах. Главврач, ходивший в гимнастёрке с погонами и револьвером, после тяжёлой фронтовой практики и угрюмые санитарки с медалями, во дворе махорку курили. Все текло своим чередом. Одноклассники прибегали в мамин кабинет перебинтовать порезанный палец, просили марганцовки для взрыв пакета и вспоминали летнее солнышко под облучателем кварцевой лампочки. Я каждый день приходил на работу к маме. Если мама работала днём и ночами, ожидая её, засыпая в свободной кислородной палатке.


      Русин Сергей Николаевич

      Моя Тофалария