Опека Северной звезды

Ловушка золотой тени
Опека Северной звезды
Точка света
Искристая изморозь

Приветственнный адрес

      Моя Тофалария

Улыбка Хмурой горы

      Высокие снежные горы с давних пор служили у таёжников предметом заповедного почитания, никто из них не смел, без причины восходить на их вершины. По преданию, здесь в вечном порядке кочевали предки таёжных оленеводов-охотников, и горы спасали их от невзгод и превратностей жизни. Почитаемых вершин в Восточных Саянах множество, и каждой давалось собственное имя. Без названья вершина - была не гора. Имена этих гор произносили вместе, будто что-то роднило их с тропинками на путях миграции диких северных оленей. К склонам этих седых гор ежегодно совершались перекочёвки для обязательного приветствия и совершения посвящения оленя горному духу. Сооружались на вершинах, перевалах и проходах кучи камней в честь горы и её хозяина, путем бросания камня каждым проходящим. Чтимым камням доверяли мысли, желанья и думы об удаче в судьбе, а под свист ветра и блики солнца заплетали в них разноцветные ленты. Вглядываясь в суть Вселенной, небу без края рассказывали о высоких чувствах, наполняя надеждой обновленные сердца.

      Для оживления природного бубна таёжник в призывах имена родовых гор перечислял первыми. Считал, что горы дарили силу и стояли на страже его судьбы. Таёжный оленевод и охотник на пушного зверя одушевлял горы, и мир горных хозяев представлял по собственному типу и образу жизни. Всё существующее обладало душой, и с духовными сущностями он общался. К одухотворенным горам обращался в песнях, изливая свои жалобы, испрашивая удачи в охотничьем промысле и исцелении от недугов. Могучими грядами раскинулись почтенные громады, сочетая в себе всю возможную заботливость и даяние. Покровителю серых оленей камлал у больших гор на хребтах Дикий, Ергак-Таргак-Тайга, Удинский. Считалось, что заступник белых оленей живет на снежных хребтах Агульских Белков. Именитые горы почти всегда прятали свои пики в облаках, и суровая погода редко давала надежду их увидеть.

      У Гутарских озёр не переставая дождичек накрапывал, и сверху склоны Агульских Белков были полностью мглою затянуты. За серой пеленой тумана шли на водопой кабан-секач и два подсвинка. Не останавливаясь, таёжник камлал на дальний путь - без привалов и заминок. Перебрёл реку Иден и снизу со снежника заметил кабаргу на седловине перевала. Прошёл вдоль озера на плато Идено - Киштинского перевала. За перевальной точкой тёплым ласковым дождём озеро ото льда очищалось. Из непроглядной ливневой стены с буйною грозой со стороны Малой Кишты доносился грохот и рев движущегося селевого потока. Сердито ворчащее эхо заставило таёжника вернуться с перевала обратно. Таёжный романтик шёпот ветров и шелест трав различал, говор бурной реки Ужур поманил и осторожно пошёл за бродягой лосем. Сохатый зверь задумчиво и неуклюже брёл по топи к лосихе с лосёнком. Боялась коварная и безжалостная росомаха лосиных рогов и копыт больше трясины, но брела за ним тайно. Таёжник почуял её по следам и, путая ноги в бурной воде вслед за нервным соседом пошёл. Стремительные воды реки Верхняя Каменка мелкими бродами перешёл и пошёл вверх по реке Мурхой до притока - Аскайли-Ой в узком каньоне с водопадом забитым кусками льда. Вечный странник - сохатый переходил говорливые наледи и обходил прижимы реки Мурхой, поднимаясь к седому перевалу. За плоским перевалом сохатый быстро спустился в долину реки Хатаги и скрылся в болотине. В этом единении человека и гор погода играла заметную роль. Кочуя по перевалам, таёжник изменчивого ненастья хлебнул сполна. Зимою морозы, а летом жара и настроение у него было под стать погоде. Трудолюбивый оленевод и удачливый охотник, взойдя на перевал, умел любоваться прелестью природы, соблюдая добрую традицию, подвязывал ленты на добрую погоду. Радостно сердце билось в груди, когда капризная погода дарила чудо. С неба сыпалась ледяная крупа, переплетаясь с солнечными лучами. Свет от солнца скользнул по камням реки Хатаги, осветив сияющей радугой изморозь первоцветов. У водоската стояло семейство кабарговых. Кабарга-мама ловко разгребала точеными копытцами снег. Склонив свою изящную головку, вырывала корешки клыками и хрустела острыми зубками. Дикая кабарга боялась хищного соболя, но к таёжнику как ручная подошла совсем близко. Таёжник нежно погладил кабаргу за ушами ладонью. В радостном порыве охнув, взлетели перелётные птицы. Испуганная кабарга шарахнулась к камням, и умело петляя между кедрами, скрылась со скоростью ветра.

      Отважно встречая внезапный бури шквал, подошел к устью Хатаги. Затем, перебрёл на правый берег реки Уда, в её приток Холь-Хем. Проходя ручей Холь-Хем, золотым знамением скальной стены открылся строгий пик Триангуляторов. По теневому склону, питались молодыми побегами, шёл роскошный изюбрь, подняв ветвистые рога. Несколько величавых маток и телят по полыньи, не торопясь перешли на другой край долины Уды. По крутой звериной тропе таёжник потянулся за стадом изюбрей к верховью реки Уда. Ласково зверям ухмылялся, горловые песни им пел. Обходя каньон со склона гольца покрытому мхами, взору открылась долина Трёххвостого ручья и озеро Верхнее в истоках Уды. Текущий со снежного пика ручей, впадал справа в реку Уда. На его стрелке с Удой белая крыша горы Приозёрная куталась в дымке. Между правым истоком и средним, в несущихся клочьях тумана по скалам мощного отрога прогуливалась семья сибирских козерогов - мать с теленком, а позади - бык, сильными рогами задевая облака. В озеро Верхнее среди золотых чешуек камней и зарослей кустарника впадал ручей. Стряхивая с ягеля дождливую серую капель, поднимался таёжник по голым осыпям истока. Перед самым озером на подъёме слегка заморосил мелкий снег. По жёсткому насту и валунам, мху и лишайникам, перешёл на крутой бок долины. По осыпи перевёрнутой пургой взошёл на заваленный стылым снегом перевал. Погода менялась круто, и в проем перевала ворчливо дул сквозной ветер с Дикого хребта.

      Настырная метель, сквозила по перевалу, завывала волком, сужая видимость, и камни выхолаживала. Снег поднимался стеной до самого неба. Раскачивались облака и терялись очертания скал, но внезапно мелькнуло Солнце и озарило лучом косматый иней. Хребет Дикий появлялся и исчезал в круговерти преломления лучистого света и снежных облаков. Прислушиваясь к шуму камнепада и раскатам грома, таёжник бросил самородок в общую кучу Обо, и постучался в дверь хозяина гор. Повеяло теплом, и скользнул заряд метели стороной, и пики гор вознеслись до небес, а в бездну упала глубина обрыва. С перевала спустился по узкой ложбине и оголённой стенке в пологую долину каменистого ручья. С низовья реки Левый Казыр наползал на хребет массив черных туч. Пронизанный жизнью и сознанием хребет Дикий позволял взойти на его горы лишь людям достойным. Подвижная погода была сурова, и от таёжника здесь очень мало что зависело. Гора решала сама - пустить его к подножью или нет. Просыпаясь в облаках, Хмурая гора характером своим, была подобна ветру. Клубящиеся валы гневных туч наползали на склоны, озаряемые изнутри лучами и вспышками. Нервно из мрака кричали молнии, ударяясь о суровые камни. Горное эхо многократно повторяло громовые раскаты. Свирепый ураган катился с треском по ущелью. Блистая прыгал град, ударяя по насупившемуся поднебесному бубну ледника, рождая молочные ручьи. Грозный шум несущегося в теснинах потока, белую пену бил о грани скал. Снежники на гребнях вершин, небольшие ручейки насквозь прорезали, стекая на зеркало кристально чистого льда бирюзового озера. Раздор света и мглы просто захватывал дух. Угрюмый и уставший таёжник с удивлением смотрел на ослепляющую перламутром Хмурую гору, с серебристо холодными переливами и тёплым дыханием золота. Таёжник приветливо улыбнулся, и между сердцами человека и горы мелькнул проблеск. Удивительная искра погасла, о прохладную неприступность льда натолкнувшись. Хмурая гора изредка улыбалась и жила грустно и уныло. От бесконечных волнений и переживаний небо над горой не переставало плакать и всегда затягивалось тучами. Сияние улыбок она упускала, блеск Солнца не замечала, звездным небом не восхищалась. Гора присматривала за стадом оленей и в неудачах и горестях всхлипывала дождиком.

      Грустный таёжник не смутился. У застывшего озера моросящий туман ходил по кругу, а за ним метались настороженные северные олени. Спускаясь ко льду, увидел торчащую из полыньи голову маленького оленёнка. Олененок родился ночью, когда в горах было совсем темно, и случайно вышел на хрупкий весенний лед. Невзначай провалился в промоину и барахтался в студёной воде. Неопытный детёныш долго рыдал и бился за жизнь - шерсть на мордочке покрылась коркой льда. Он еле шевелился и торопливыми губами просил о помощи, но олени, сочувственно закрывали глаза. Только угрюмая мать, проваливаясь в воду копытами рубила дорожку во льду к оленёнку. Животное выбилось из сил и уже смирилось со своей печальной участью. Таёжник ощущал связь со всем сущим и считал недостойным пройти мимо тонущего оленёнка. Из последних сил по излому нетвердого льда, осторожно пополз помогать малышу. Чтобы не поранится об острую кромку тороса, таёжник обнял беспомощного оленёнка руками и вытащил из ледяной ловушки. Гладил руками, приводя в чувство растиранием обессиленного оленёнка. С помощью кончиков пальцев наполнял телёнка золотым исцеляющим светом. Отогревал замерзшее животное дыханием и шептал послание надежды на ухо. Лечил солью, снадобьями из трав, окуривания дымом. Мать-олениха осторожно нагнулась над малышом, нежно обнюхав, неторопливо облизывала ему мордочку, спину и шею. Когда оленёнок пришёл в себя он задрожал, а ноздри его, улавливая непривычный запах, раздувались. Ничего не понимая, напряженно тараща глаза, оленёнок поднял голову, шерсть его заблестела. Омытый талой водой он перестал бояться, пошатываясь из стороны в сторону встал. Таёжник понял - оленёнок спасён, и выпустил его на волю. Но мать не спешила уходить, после касания оленёнка руками на нём остался запах человека, и стадо могло отказаться от малыша.

      Солнце за вершину горы спряталось, а неокрепший олененок, благодарно поглядывал на своего спасителя. В небе заблестели звезды, и их свет осветил гору. Поджав тонкие, слабенькие ножки, олененок боком опустился на камни рядом с таёжником. Уставшему олененку хотелось спать. Он свернулся калачиком, закрыл глаза, и мать улеглась возле него на камни. Ему снилась гора в густых зарослях ягеля, яркое солнце и мать-олениха лизала его пушистую спинку. Согревая друг друга, они неподвижно лежали до тех пор, пока небо над горой вверху не посветлело зарёй. Мать-олениха встала на ноги и ткнула олененка, и он проснулся, широко раскрыв глаза. Потоки теплых, золотистых лучей вкрадчиво пробивались сквозь снежную вершину. Олененок очень обрадовался, он восстановил силы и мог идти. Ясный солнечный свет пятнистые спины оленей неразлучно сплетался с сетчатой рябью полупрозрачных теней горных камней. Таёжник приветливо улыбнулся Хмурой горе, настоящей улыбкой, идущей от сердца. Между их сердцами пробежала искра и оттаяла ледяная недостижимость горы. Улыбка осветила гору, сделала её добрей, счастливей и красивой. Небо Хмурой горы доброжелательно просветлело над оленями и таёжником, - и зубчатые пики горы, им учтиво и вежливо улыбнулись. Гора вся светилась, будто солнышко неземным светом и озарялась. На таёжника смотрели бирюзовые очи озёр, наполненные нежностью, и становилось теплее в сердце. Гроза утихла, медленно ушёл густой туман, и таёжник шёл над облаками и чем выше поднимался, тем красивее открывался небосклон. Хмурая мгла становились все ниже, давая возможность любоваться и восхищаться суровым царством мха и высокорослых соцветий. Крупные цветы кашкары цвели над кедровым стлаником, а рядом поднимались вершины сияющих белков. Серебристый ягель ковром лежал в преддверии небесного свода. Таёжник чуял настрой северных оленей и нежно подзывал к себе. Дикие звери к таёжнику, как ручные, шли. Оленей он солью угощал и со зверьём, как с людьми, беседовал на их языке. Олени ушами шевелили, слушали, речи человеческие понимали и неотступно следовали за таёжником. За ними, вставали с чувством собственного достоинства и покорно шли новые рогачи-быки, тянулись красавицы важенки, семенили ножками оленята. Растянувшийся караван оленей украшал тропинки и оживлял Дикий хребет. Улыбнулось Солнце лучом закатного света и зашло за гору, погружаясь в прохладу лёгких сизых теней. В золотом воздухе блеснули и сомкнулись горы, застыв в таинственной мгле. В темноте бездонной ночи улыбнулось небо - звездами, но мрачной пургой бесшумно пробежала стая волков, вызвав общий переполох и исчезла, заметая следы сквозняком и снегом. Стадо оленей устремилось вверх по склону гранёного пика, но мать-олениха и оленёнок остались с таёжником. Вдыхая горный воздух и обходя обрывы, стремительно они набирали высоту по снежно-ледяному карнизу. В беспросветной тьме талый поток, переливались изумрудной росой, плескался и играл радугой. Стекали со скал капли изморози, цепляясь за льдинки. Искрились, наполняясь волшебной силой, движением и жизнью. Легкий ветерок превращал иней в мельчайшие брызги, и они улыбались ярким созвездиям.

      С высоты в снежном наряде вершина дымчатых гор задумчиво смотрела на оленей, понимая, что они есть счастье и украшение гор. Оленей боготворил и таёжник, слагал в честь их песни и повязывал ленточки. Спускался, закутываясь в туман, ветер и холод, забывая об осторожности. Отрешённо смотрел вниз, угадывая не прочные узоры камня, и глубокие орнаменты расщелин, оттуда не выбраться. Смелый таёжник чувствовал в себе силы в бесконечных кочёвках с северными оленями дарить улыбки недоверчивым вершинам гор под миллиардами звезд.

      Моя Тофалария

Вершина Агульская Пила

      Молчаливая строгость горных вершин сохраняла исконную и заповедную чистоту в центральной части материка Евразия. В верховьях реки Казыр расположился центр оледенения Агульские Белки, который вместе с хребтом Крыжина и хребтом Ергак-Таргак-Тайга образовали крупный высокогорный узел. От этого узла отходил водораздельный Удинский хребет. В древние времена огромные ледники расчленили хребты вертикально на острые зазубренные гребни с пиками, склоны которых разъедали кары. Небесная россыпь жемчужных ледников блестела на их резких вершинах. Стихия небес обнимала вершины, подножия, склоны, перевалы, гребни, долины, ледники, тундру и тайгу склонов длинных горных хребтов. На перевалах не различаясь, туман, снежная мгла и низкая облачность ограничивали видимость. Ледяные иглы туманной мглы наползали и обволакивали за считанные секунды, а гроза собиралась за минуты. Туман мельчайших ледяных кристаллов, парящих в воздухе, сверкал в свете лучей солнца и при полном безветрии мог двигаться. В лучах луны появлялись дивные светящиеся столбы, идущие вверх в небо, и при ветре висели на месте. Но таёжник верил, что увидит открытой вершину Агульской Пилы.

      Воспитанные медведем предки таежника, одеваясь в тёплые меха, кочевали в Саянских горах с древних веков. Спасаясь от суровой жизни, к ним присоединялись люди заниматься таёжным оленеводством и охотой, и жить в чумах, крытых шкурами оленей. Уважая законы хозяина гор, таёжник вёл свое начало от прародителя Большого Медведя и владел тайной медвежьей тропы. Науку медвежьей охоты таёжник постигал с детства и учился потерявшим свое прозвище медведей называть ласковыми именами. Охотился на могучих самцов, поднимая зверя из берлоги, а медведиц не трогал ради потомства. Тяжелое и жирное медвежье мясо брал для пропитания рода, и пытался возродить братишку для будущей жизни, ожидая от небес чуда. Заглаживая свою вину, носил амулеты, сделанные из когтей и клыков в виде созвездия Большой Медведицы. Весной и летом близкого предка медведя не промышлял, а вековыми удобными медвежьими тропами ходил след в след по магическому Медвежьему кольцу, и с удивительным теплом рассказывал об этом.

      В тёмном небе тонкая долька молодой луны собирала мечты со звёздных туманностей. Утром упал мокрый снег, но ветер отогнал тучу, и солнечный луч осветил медвежью тропу, протоптанную вдоль гребня водораздела. Много раз медведи ходили от места кормёжки к лёжке, водопою и на свадьбы, оттаптывая и набивая глубокую тропу. Таёжник опознавал местность по медвежьим тропам и иногда по ним ходил. Медвежья тропа, была значительно шире тропы оленей, и таёжник побрёл по ней от исцеляющего водопада до скалистого выступа. Обходя заросли стлаников, внезапно столкнулся с хозяином тропы. Почуяв весну, молодой медведь с берлоги вылез и стоял на задних лапах у пирамиды камней, оставляя следы от когтей прямо на лишайниках. Ссутулив плечи, любознательно выглядывал, ожидая приближение таёжника. Медведь старался не показываться лишний раз человеку, но встретившись, обозначал свое присутствие. Он чесался о стланик спиной и шеей, и мех играл и переливался на солнце. Царапнул камни, косо взглянул и мирно пошёл вместе с ветром воплощать мечты в счастье. С гребня в ущелье через ягель и кусты петляла еле заметная тропа, а рядом ещё одна тропа и ещё, по ним медведи в присутствии Луны по перевалам ходили.

      Над водоразделом судьбы - серебристое и золотое светила взошли одновременно, и таёжник оставил подношение на добрый путь к подножию почитаемой общей кучи из камней на перевале. Из нескольких обрывков троп, выбрал ту, что вела молодого медведя к пикам высокой горы. Осторожно ступая, вскоре вышел на каменистый склон, по которому медвежья мать, с любовью и нежностью вела крошечных и неуклюжих сеголеток-медвежат. Они расстались с логовом и по борозде в глубоком мху и завалам спускались к Малому Агулу. Осторожная мать, учуяв человека, фыркнула и в поисках корма ушла за торчащие скалы крутого склона. Вдоль Малого Агула минуя чащобу, по борту долины перешёл таёжник бурный приток и по камням поднялся выше. Вдоль заросшего ерником ручья прошёл брод, и медвежья тропа вывела его к островку на стрелке с речькой Орзагаем, упираясь в моховое болото. Веселье птиц дарило радость, и молодой медведь, собирая лапой черемшу в пучки, обсасывал стебли. Лениво повалялся на сыром мху, но унюхав таёжника, не испугался, а лишь на локти встал. Глянул, фыркнул и продолжил смаковать зелёное лакомство.

      Ночью растущая Луна взметнулась вверх, играя в прятки с облаками, и таёжник сделал подношение, хранителю гор, подзывая полоску материи на перевале. Под охраной добрых мыслей продолжил движение вверх по левому берегу реки Орзагая и вышел на крупные камни реки Озерной. Медведь шёл впереди по бархату мха с первыми цветами Вероники Саянской. Тропа пересекла приток и плавно спустилась к руслу, и у развилки таёжник нашёл брод, со свежими отпечатками медвежьих лап на прибрежной песчаной отмели. Поднявшись через мшаник, вышел на перерезанную ручьями плоскую долину Медвежьего озера. Всю ночь лил дождь, переходя в снегопады, и скрыл тропу. Таёжник с трудом находил следы, но его насторожили ругавшиеся вороны. Присмотревшись, он разглядел на снегу лежащего черного медведя. Огромный медведь не любил свежее мясо, предпочитая его кушать с душком, и вволок хромого лося присыпая тушу травой. Сверху возлежал чёрный медведь, чтобы от его тепла мясо лося быстрее подпортилось. Шорох лютого зверя насторожил, и он пометил свой участок и охраняя от вторжения чужаков. На слух хищник различал шум под ногой человека, пищухи или оленя. Оставив в покое зверя, осторожно таёжник прошёл за молодым медведем по дну распадка, и выбирался к озеру по второй медвежьей тропе. От истока реки Озерной западный берег озера с крутым склоном Приозерного хребта покрывали снежные шапки, а восточный с узкой полоской тайги, острые пики хребта Медвежий.

      Лазурный Лунный ломтик появился на краюшке мира и поднимался по узкой долине ручья с нависающим скальным обрывом. Каньон лёгким шагом медведь прошёл по каменным сбросам левого борта долины к снежной пробке, висячей в верховьях истока. Любуясь контрастом белого снега и незамерзающей воды, снежный мост обошёл по зеленым ягодным полкам. Поднялся до скал, пересек снежник и на дне распадка оказался на плоском каменистом плато. Медведь выбрался на вершину горного гребня, вспугнув Лунный ломтик, словно белую куропатку. Печально спускался Лунный ломтик по крутой подвижной осыпи к долине ручья с каньоном притока реки Кинзелюк. Чудесным знамением осветил поднебесной лунной радугой водопад, падающий с высоты в озеро. По зарослям ерника с нависающими крутыми склонами перешёл реку, и по тропе нырнув в тайгу, ушёл круто за гору.

      Медведь поднялся вслед за Лунным ломтиком по каменистому склону и вышел на широкую перевальную седловину к реке Фомкиной. Не теряя высоты, срезал стрелку притока, вышел к падающей воде. Медведь сильным обонянием зачуял, что волчья стая рядом, а понять где - не мог. Осторожный медведь прильнул к потоку исцеляющего водопада, вытянулся, слилась с висячей наледью. Медведь определил лютых зверей носом, высовывая кончик из струи воды, быстро шевелил, втягивая воздух. Вдруг он вышел на задних лапах, и широко раскрыв пасть с клыками, заревел так, что волки увидели его красную глотку. Первым бросился матёрый волк, но медведь схватил и ударил его о скалу. Неуловимым движением лапы повалил вожака на камни, но тут вся стая бросилась к водопаду. Медведь бросил волка, закрутив головой, заревел так громко, что его рёв эхом отражали все горные хребты и долины. Волки заскулили и задрожали, и не тронулись с места. Неистово рыкая, медведь перепрыгнул проталину, петляя следы, ушёл за камни укрытые снегом и ледопадом.

      Прибывающая Луна блуждала в заснеженных вершинах и облаках. От первой Фомкиной речки вверх по течению ручья медведь начал подъем и вышел на широкую плоскую седловину водораздела и спустился в тайгу второй Фомкиной речки. Погода портилась, и в ливень идти за медведем было тщетно, в ненастье все зверье пряталось. Медведь отдыхал, к стволу могучего кедра спиной прислонившись. Предугадывал приметы доброй погоды и наносил на дерево метки - царапал кору когтями и зубами, тёрся спиной о ствол, оставляя на нём клочья шерсти. Гроза ушла, и ветер стих, медведь побрёл по склону горы, забираясь выше. От аромата цветов жимолости на голых камнях тяжело дышалось, но легко пелось сквозь вечность в небеса. Тропа изогнулась у излучины ручья, и вновь пошёл дождь. Горы омывали тропу по Медвежьему кольцу, и стало спокойно на сердце. Медведь вспоминал каждый свой шаг при подъёмах на горные перевалы. Озарёнными проблесками всё замечал, слышал, чувствовал и вновь увидел над горой восходящую Луну.

      Луна ярким шаром светила, и погода установилась в горах ясная и тихая. Ночью стало светло, как днём, и горы серебрились и искрились в холодном блеске полнолуния. Позабыв про рассвет, медведь шёл по Медвежьему кольцу таёжных троп, снежных мостов, где кедры цеплялись за отвесные скалы и бурные реки превращались в сердитые перекаты. Луна белизной светила медведю прямо в очи, а он перелазил завалы дикой чащи, по склонам клюквенных болот переходил с одного берега на другой вместе с медвежьей свадьбой. Из объятий невесты по призрачным следам тропинки на осыпном склоне и наклонным плитам к травянистым полкам и вышел на седловину перевала притока Прямого Казыра. Следы от поблекших звёзд на снегу растворяя блеском рассвета, затянутая льдом река Прямой Казыр местами вскрывалась. Обходя коварные ледяные пустоты и бурлящие промоины по лунным дорожкам, медведь продвигался к истоку ручья Богай. По прибрежному снегу и террасам, зигзагом спустился с перевала, и пошёл по грани хребта, меж кривизной пологого спуска в сторону Большой Кишты, где гора обрывалась высокой стеной. На перевале к речке Ванькина веял ледяным дыханием пологий хрустальный склон горы Агульской Пилы, озарённый утренней Луной.

      В лоскуточке небес полная грёз Луна чуть прикоснулась к острию вершины горы. Вершина Агульская Пила острыми пиками отрезала от прозрачной Луны маленькую краюху и сквозь туман, на талый снег и вечнозеленый плющ, бисером посыпались звёздные мечты. В этом горном обиталище отзывалась лунная медведица, идущая по следу добычи. Мечты, причудливо играя и искрясь, дарили новые надежды, и изморозь туманов таяла. Медведь смотрел на Луну почти заворожённо, надеясь увидеть блеск счастливых глаз. Он и в Лунной тени готов был продолжить путешествие и по плитам вскарабкаться на гребень вершины Агульской Пилы. Набравшись терпенья, спускаясь по снегу, медведь обошёл гору Агульскую Пилу, собирая орехи и мечты. Не доходя до перевала, спустился через густые кусты багульника на крупных камнях, в брусничную долину притока Ванькиной речки. По крутым осыпям со снежниками и скалами от перевала Игонькин Слив к реке Прямой Казыр тропа петляла по зарослям водосбора примятого снегом к перевалу Тофаларский, оставляя вершину тлеть в плену тумана.

      Всеядный медведь, опустошал кладовые бурундуков, топтался по ягодникам и кедрачам, набирая жировой запас, а убывающий Лунный ломтик, наполненный тайной и сказочными грёзами светил в предрассветной лазоревой дали, и яркое Солнце его затмевало. Медвежье сердце разгадывало мечты и стремилось в неподвластные высоты взойти по тропе, ведущей к Заоблачному перевалу. Зевнула тучка, и запорошил слабый зазимок, перестали быть видимыми манящие очертания вершин. До притока с перевала Пихтовый медведь, заворачиваясь в прохладный туман, скрывающий очертания гор, шёл без тропы правым берегом по корке хрустящего льда. В устье притока Тофаларского Ключа окунувшись с головой в грёзы собирал богатый урожай грибов. Медвежья тропа кружила через перевалы Пихтовый и Барбалыгоякский. На каждом перевале медведь созерцал, как вершина Агульская Пила каменными выступами отрезала от Лунного ломтика маленький краешек. На седловине перевала Охотников в искрах инея, и в алом зареве заката открывался чарующий вид на скальные зубцы вершину Агульской Пилы. Зубьями утесов она пилила середину Луны, и светлая половинка роняла с небес на горы дивные мечты. Луна худела и вновь обнимала вершину Агульской Пилы, своё серебряное забвение латала нежным, неземным узором туманов. Лунный ломтик с краешка вершины Агульской Пилы собирал парное молоко туманов и пил до дна, а вершина Агульская Пила каменными выступами и выемками отрезала от Луны маленькие кусочки видений. Ущербная Луна понимала, что ей не прожить без друзей и словно по замкнутой тропе возвращалась к вершине за свежими туманами, а неподвижная громада Агульская Пила отрезала её краюхи.

      Взойдя на пик безмерно огромной горы, медведь встретил растерянный Лунный ломтик, приносивший сновидения на необъятные вершины. Ожидания невозможного сделались возможными. Не веря своему счастью, рассказал ей про туманы в ущельях и про пожелтевшие листья карликовой берёзки на перевалах. Раскрасневшись с обратной своей стороны, горбато сутулясь, старый ломтик Луны, отдавал свои последние грёзы. Без видений ссохшийся и опустошённый Лунный кусочек спрятался в зыбкой тени звёзд Большой Медведицы. Новолуние заботливо скрыло осень, отрезанную от зимы острыми пиками Агульской пилы. В снежной мгле безлунных ночей чудесные мечты упали в настежь отворённое эхо Медвежьего кольца, и медведь залёг в уютную берлогу в ожидании новой весны.

      Моя Тофалария