четверг, 13 апреля 2017 г.

Сцепщик вагонов


      В мои детские годы на воинскую площадку станции Нижнеудинск несколько раз в год прибывал железнодорожный состав, предназначенный для медицинской помощи тем, кто живет в отдаленных уголках Великого Сибирского Пути. В жару, и в лютые морозы вагоны на вокзале сцепщик составлял поезда спасающие жизни. В составе были паровоз, переоборудованные пассажирские в консультационный и диагностические вагоны, аптека, лазарет, кухня, вагон для персонала. В конце состава с нарисованными красными крестами был вспомогательный вагон с дизель агрегатом, для энергоснабжения.

      Все вагоны жили по своим законам, сцепщик сцеплял и расцеплял вагоны и паровозы, встречал и в путь отправлял. Вне пространства перрона стоял забытый вагон-церковь, тяжело поскрипывая. Сцепщик вагонов помнил 1897 год и прибытие первого поезда на станции. Счастливый он размахивал то красными, то желтыми флажками. Передвижная церковь, построенная во имя великой княжны Ольги Николаевны, была в составе первого поезда и использовалась для освящения строительства новых станций и перегонов. Вагон милосердия заблудился на сортировке времен, но многое по жизни видевший сцепщик в 1941 году прицепил его к военно-санитарному поезду.

      Сцепщик поехал на фронт в этом вагоне, сопровождая санитарный поезд. Долго просил отправить его на передовую. После контузии и ранения в беспредельной бойне были скитания по фронтовым госпиталям. Пуля вошла в лёгкое. Кисть была повреждена, ампутированы три пальца. Военной санитарной летучкой был доставлен в наше тыловое здание родной девятой школы. В ней размещался эвакуационный госпиталь военного времени, в котором принимали, размещали в палатах-классах, оказывали медицинскую помощь нежными руками и лечили в бинтах измученного ранениями сцепщика и бессильных больных. После фронтового ранения, он войной обожжённый, вновь убегал на передовую. Его возвращали и до окончания Великой Отечественной войны с военно-санитарными поездами, он эвакуировал раненых с фронта.

      Сквозь время, сквозь морозы и лазурные грёзы бежали поезда. Паровоз приглашал гудком нас длинным. Учителя школьную детвору гуськом водили по разным вагонам санитарного поезда проходить суровые медосмотры. Молоденькая сестричка и престарелый доктор все организмы просветили. Искали бронхит, очаговую плешивость и близоруких с белыми языками. Искали в легких шипение, плоскостопие, шумы на сердце, а также почек воспаление. С врачами мы не скучали. Терпели мы стеснительные, прививки и уколы. Слегка заикаясь, дружно орали у микроскопа в первом вагоне, что жалоб нет.

      Очнувшись от нашатыря санитарного поезда, старался угадать, ели в поезде счастливый вагончик. У смазчика, обходчика просил подсказки. Не вымолвив не слова, забрался по крутым подножкам в самый-самый последний вагон. На серой стене висел календарь с Николой зимним, рядом икона Яблочный Спас. Сцепщик постарел и превратился в седого старца. С наградной медалью «За оборону Москвы» на чёрной рясе сидел он у икон алтаря. Светлей озёр взгляд старца каждый миг был разный. Лик его как будто сиял добротой, а иногда был задумчивый и как бы строгий. Старому сцепщику стыдно было смотреть на падение земных и небесных миров, когда разрушились мосты между ними и родные становились резко чужими. Мне казалось, что он видит и мои не очень серьезные поступки. Меняющиеся взгляды глаз святых с икон с алтаря движимые светом тоже доискивались до причин моих движений сердца. В этом старом вагоне полном икон, с молитвою и постом, ездил старец по стальным магистралям немало. Не из окна видел, как эшелоны с новобранцами бомбили самолёты. Помнил фронт, казармы, крепости, потери, разрушения и победы. В мирное время, залечив душевные раны, сцепщик стал ездить в санитарном поезде на самые дальние перегоны тепло поздравлять и лечить пожилых ветеранов. В смутных отсветах и отблесках полузабытых прекрасных лампад и икон успевал помочь добру. Дарил частичку сердца тем, кому трудно и сироте и старику. Богословием икон утешал вдовьи слёзы, отогревал развращённые сердечки потерявшие счастье. Делал все, чтобы ссоры, раздоры забылись. Освящал вербы и куличи. Неравнодушно совершал крещение сирот, младенцев брошенных на вокзалах и глухих перегонах. Девочкам давал запоминающиеся имя Ольга, а мальчиков называл Николай. Тёплая лампадка грела неухоженные сердца сиротинушек у золота икон.

      В передвижном храме совершал с заплаканными слезами панихиды по усопшим воинам-землякам, сложившим свои головы на полях сражений. Слова старца грели дыханьем и звучали особенно торжественно в старинном белом стальном вагоне. Отмолил, отрыдал он друзей защитников смелых из танков расстрелянных и захваченных в плен. 9 мая особо поминал усопших воинов, за веру, Отечество и народ. Отрыдал, отмолил и врагов, которых мы не видели. Утрени и обедни совершал на перегонах под перестук колес мимо несущихся скорых поездов. Кадилом благоухал в белых нитях ладана у сердец с трещиной. Поминальные свечи плакали воском, слеза за слезою, источая тепло. Бездомной безотцовщине, слепой судьбой захваченной в плен, в тамбуре, в дар с бедностью и благодатью оставлял не чёрствый хлеб.

      Под стук колес за стеной проходивших поездов, вагон укрывал и спасал ангел крылатый. С вагоном, наполненным любовью, может быть, старый сцепщик связывал и наши детские сердца бессильной любовью. Возможно, я наивный и беспечный, вскоре буду человечный, способным сердцем этот мир познать. Не всё мне было понятно и не всё мною было разгадано. Хотелось не ошибаться, а чуточку стать проще и мудрее. Уходил молча, не прощаясь, из жара пристальных и печально-грозных взглядов древних икон медленно на перрон с маленькой искрой в движении сердца.

      Оставив жить нас выбирать судьбу по правилам сложной жизни. Как будь-то, завтра встретится, вновь должны соединенные сцепщиком миры, притворно гудел, длинный паровозный гудок разлучаясь. Медленно со скрежетом и стоном от воинской площадки, минуя перрон, поезд уплывал вдаль на перегоны встречать восходы. В беззвучном рыдании на дальних запоздалых перегонах ожидали вагон милосердия, в котором тайной улыбкой внутри светится огонёк свечи.

      Русин Сергей Николаевич

      Моя Тофалария

четверг, 6 апреля 2017 г.

Разворот к счастью


      Малышом я произнёс свое заветное первое слово в присутствии мамы. Весь алфавит выучил вместе с ней и прочел свое первое слово. Не случайно оно было написано на паровозе. Мы жили в доме рядом с железнодорожными путями поворотного треугольника с тремя стрелочными переводами, криволинейными ветвями и тупиком с упором. Днём и ночью по этим рельсовым полосам разворачивались паровозы локомотивного депо. Паровоз заезжал, у моего дома переводилась стрелка, и поезд с разворотом на 180°возвращался на станцию, но уже на другой путь. Я улавливал все звуки и слова, запоминал сочетание предметов и названий и пытался кое-что воспроизвести. Многосильный паровоз тайным зовом влиял на живое общение. Паровоз умел думать о станциях, о рельсах, о депо, перегонах, погоде, стрелочном переводе и о пути. Смотрел паровоз вперед, в движении надеясь встретить смысл жизни. Совершенно неожиданно для всех я болтал с ним, когда он притормаживал. Огромный паровоз торжественно, как в сумрачном бирюзовом храме отсвечивал прыгающими светящимися знаками. Пыхтел паром, гудел чугуном, дрожал буферами, блестел рубином звезды, сигнальными фонарями и фарой. Свистел, скользил сцеплениями и курил трубой. Махал бледно-жёлтым флажком, клубился водяным паром. Романтик дальних дорог трудно дышал и торопился от стрелки по напряжённым стальным лучам со шпалами к поднятым семафорам.

      Паровоз удивительно влиял на мою речь. Рассматривая локомотив, я набирал фразы. Сидел, смотрел на удивительную живую машину и вслух называл загорело-золотые буквы "р" "о" "л". Под диктовку прекрасных сил делал невероятно сложную мыслительную операцию. Узнал буквы, сделал паузу и произнес звуки. По звучанию опознал слово. Думал. Пыхтел, как паровоз и осенило. «Роленков» была написана фамилия машиниста на кабине локомотива скорого поезда Москва-Пекин. Мой словарный запас стальной паровоз очень сильно увеличил. Самые любимые буквы были из фамилии машиниста открытым чистым сердцем тонко понимающего паровоз. В стеклянных глазах паровоза он мог прочитать печаль и счастье на двоих. Взаимосвязанные сердца их всегда были в пути на горящий свет. Они часть единого целого и вместе видели в картинках лазоревые рельсы, самое синее надзвездное небо и неземные сны.

      Богатства в те времена хворали обнищанием. В чужих успехах и истины метаниях среди золы сталь рельсов, ведущая к счастью, блекла. Машинисту разворотный треугольник предлагал выбрать путь или к совершенству или к счастью. Не просто постоянно возить грузы, людей, толкать и тянуть за собой десятки вагонов, но дождаться успеха или самому делать свои дни счастливые. Машинист, прекрасно сам сочинял счастливые дни, и они ему улыбнулись.

      Романтик чистой пробы машинист носил знаки различия - лычку, обращённую углом от плеча, и три звезды, первого класса квалификации. В центр азиатского материка, где ходили, горбами покачивая, только верблюды, звёздный миг отправляли лучшие паровозы и отличных машинистов. Обладающих отличным зрением машинистов, цветоощущением, точным глазомером, острым слухом доверяли трудную работу. Связанный с движением поездов большой массы, с высокими скоростями, в любое время суток и года, машинист сердцем не мог обмануться. Наблюдал за положением стрелок, показанием сигналов, сверялся с показателями давления в тормозной системе. По приборам видел, какая скорость разрешена на незнакомом участке, слушал голос, уведомляющий о приближении путепровода, переезда или моста. Машиниста не тянуло на курорт. Его манили Гобийские скрытые тайны для будущего, в прозрачно чистой дымке краски чёрного щебня, такие не видели обычные люди и искатели сокровищ. Сохранял хладнокровие и самообладание в сложных и нестандартных обстановках, если зимою в пустыне минус сорок и солнце смерзалось с песком. Летом жара горше горечи становилась за плюс пятьдесят. Принимал правильные и взвешенные решения, всегда смотрел машинист вперед, изредка оглядывался назад и мельком бросал взгляд, по сторонам рассматривая наследие солнечной династии. Первым уехал строить Трансмонгольскую железную дорогу, полностью меняющую древний мир полной изоляции. Шаг за шагом, за шагом – шаг по новым шпалам и рельсам, начиналось испытание горячего дыхания пустыней. Для увеличения надёжности состава с большой грузоподъемностью возглавлял своим паровозом. Они отстаивали свою правоту, не могли пойти врозь и катились одной дорогой. Машинист надеялся на мудрость и веру. Паровоз старался демонстрировать силу водяного пара. Бледное небо, как будто высохло на жалящем иглами солнце. Иссохший песок стекал, как вода с паровоза. Из нутра пустыни смотрела ничем не занятая пустота.

      В зыбких песках утопало пугливой монетою колеблющееся солнце. Песок скрипел на зубах, резал глаза. Горячий ветер опалял лицо. Воздух вокруг плавился, колыхался обжигающим маревом. Машинист, не стонал, не жаловался. Чем дальше он продвигался вперёд, тем дальше становилась пустыня, иссушающая его чувства. Он не отдавал себе ясного отчёта, где кончается его путь. Он находил силы, чтобы идти, идти без конца. В движении по покрытой тайной бесконечной пустыни Гоби надеялся, встретить смысл своей жизни. Пугаясь очередными миражами, где барханы превращались в топи, наш машинист и паровоз искали здесь хранилище знаний, прекрасный оазис, саму осыпанную счастьем Шамбалу. Веря, что в пустыне зацветут сады, и в сухих руслах рек заплещется вода. Раздвинув засов сердца, крылья росли из сутулой спины паровоза.

      Машинист мужественно, отважно прокладывал новые пути по горам из зыбучего песка и, наконец, на китайской границе в юрте посреди песков остановился. Осмотрел паровоз с длинною вереницей вагонов в обожжённых солнцем барханах у горла скал. Здесь, среди копыт верблюжьих отпечатков жизнь шла своим чередом, почти не меняясь на протяжении многих тысячелетий. С яркими впечатлениями ездил первопроходец по экзотическим субурганам и пагодам кочующих племён, через глухие чащобы пустыни до маленького монгольского приграничного с Китаем городка Замун-Ууд, сомонного центра Восточно-Гобийского аймака.

      Пути Монголии подобны разномасштабным и единым узам бездонного космоса. Стальные лучи упрямо и насквозь вывел машинист из Дорожных ворот через хребты и отроги на прямой горизонт чёрного сухого неба необъятной пустыни. Стирала лента дороги грани между пустыней и полуразрушенными остатками вьющейся хвостом дракона Великой Китайской стены. Хотелось быть лучше всех, радостней, богаче и с каждым мигом чуточку умней. Снова стать частичкой целого, живого, мощного, мчащегося паровоза. Почувствовать единство внутри, снаружи и в самом себе. В родном бешеном ритме вращения движущейся махины посреди пустыни быть собой довольным. В полу вдохе и полушаге осознанно реализовывался на пути. Больше не задумывался над смыслом жизни. Возможно, чарующая магия смысла жизни в зрачках менялась. Сердце тосковало и остро вспоминало утреннюю росу, ароматы чудных трав Сибири и лучезарные улыбки детей. Отчаянно захотел машинист опять вернуться на тот, ведущий к счастью, разворот. Протягивая руку счастью с середины пути, машинист заключенной в объятия пустыни, поспешил домой к разворотному треугольнику, где его ждали с женой маленькие ребятишки Роленковы Серёжка и Бориска. Машинист вёз им подарок дороже злата караванов, часть пустыни Гоби, издание Сокровенной истории Монголии и рукавички из верблюжьей шерсти хранящие тепло.

      Русин Сергей Николаевич

      Моя Тофалария

вторник, 4 апреля 2017 г.

Дорога в школу


      От двухэтажного деревянного дома на улице 2 Пролетарская, где в четвёртой квартире жили мои бабушка, дедушка, родители и я, до железнодорожной школы № 9 станции Нижнеудинск на Транссибирской железной дороге, было ровно двести метров. Мама работала рядом в поликлинике фельдшером и во время летних каникул мы ходили с мамой в школу полить её любимые цветы. Из детского сада я постоянно приходил к ней на работу. Мне исполнилось шесть лет, и мама привела меня записать в школу. Маму спросили, по какой причине ребёнка отдаёте в таком раннем возрасте.

      - Много работаю, дома нахожусь мало, - ответила мама. - Ребёнок просится в школу.

      Спросили меня, хочу ли я учиться. Я молчал. Поспешили спросить ещё раз. На вопрос я не ответил, может от страха, я не знал.

      - Почему не отвечает? - спросили маму, - Ребёнок глухой?

      - На русском языке ещё плохо разговаривает, - объясняла мама. – Учится языку.

      Мама попросила меня сказать слова для учителей, на языке, на котором я умею говорить. И я заговорил. Все присутствующие учителя ахнули. Аплодировали улыбаясь. Мою речь они поняли. Прекрасные высказывания действительно звучали громко и красиво.

      - Что он читает? – удивлённо спросили в учительской. – Стихи собственного сочинения?

      - Да, стихи, - сказала мама. – Ему сами приходят красивые слова.

      Мои безоглядно искреннее оригинальные слова приняли за стихи и записали меня в класс. Щеткой зубы чистил и пошёл в школу первый раз. Каждый день из дома чуть пораньше выходил. От дома до школы расстояние было плотно насыщено удивительными объектами. Мой родной дом расположен в полосе отвода железной дороги у старого паровозного депо с цилиндрической водонапорной кирпичной башней, построенной в 1890 годы. Восточный фасад дома выходил на железнодорожные пути.

      Я выходил из дома, напротив, за путями в сквере Героям Революции, под рассветным бледным небом, обелиск тянулся к утренней звезде. Шурша позолотой листьев, переходил через рельсы разводного тупика и по шпалам лабиринтов подъездных путей шёл мимо рабочей столовки с макаронами, котлетами, компотом, низкими ценами и обеденным равенством. Проходил черёмуховый сквер с деревянными домиками моих одноклассников, отцы их работали машинистами. С другой западной стороны путей кричала без жалости и зла продольная пила в столярке. Её с обрезными досками в стружке рабочая зона примыкала к огороду нашего дома. Пахли доски лесами Сибири. Сухими обрезками мы топили печи.

      В свете светофора зеленого сопел седой паровоз. Шёл через угольные завалы старой кочегарки с высокой трубой, парной и гудком. Шёл мимо цеха подъемки, где для рабочих бесплатно лилась газировка. Останавливался иногда у бетонной ямы, куда сваливали изношенные болты, гайки, сломанные ключи от слёз, от счастья и от боли.

      Повторял стихи запоминалки, пропуская маневровые тепловозы, убегающие в заботах, словно соседи на работу. Далее шёл мимо к работающей днем и ночью кулинарии. Вдыхал теплый запах сытных булок, душистых батонов и свежего ржаного хлебушка. Здесь с хорошим настроением в Чистый четверг перед Пасхой выпекали большие и маленькие куличи с изюмом, покрытые сладкой глазурью.

      Перелазил через скрипящий забор Свято-Никольского храма. Засматривался, как солнце уж светло из-за тополей и ярко золотило купол и звонницу. Улыбались, золотые купала, радугой рассвета. Солнца луч касался глаз, проходил через сердце. Очень хотелось как-нибудь попасть внутрь храма, с любопытством взглянуть на правдивые иконы. Ничего не просить, а попытаться понять Вечной жизни простые законы.

      На спортивной площадке, покрутившись на карусели, мечтал о бархате неба синем-синем. Вертелась неба карусель, мелькали дома, прекрасные слова бесконечностью кружились и сквозь лазурь осыпались в никуда. Вспоминал их снова и снова. В сердце, ищущем смысл, обронённые невзначай буквы оставались. Укачивала неразбериха круговерть мою жизненную основу.

      Вставал, покачиваясь, и заглядывал в окна мастерской деповского художника. Невозможно было пройти мимо такой чудной красоты. Таёжный пейзаж чудесный сегодня был просто чудесен. Немного вместе с красками и холстами фантазировал о путешествиях. Десять лет я исследовал, рассматривал их содержание. Искусный живописец, посланный нести культуру из столицы в Сибирь, был одарен и искусен.

      Я шёл дальше и встречался на пути с яркой надписью новым локомотивом, построенным из собранного нашими руками металлолома. Любовно ладонью не погладить его я не мог. Останавливался, трогал руками, удивляясь, как можно создавать стальную машину из жёлто - розовых медных чайников и бело - палевых серебряных самоваров. Поправляя пионерский галстук, гордился, мой труд нужен железной дороге.

      Чтоб не опоздать, потом бежать приходилось вперёд мимо в зарослях сирени спрятавшегося военного мемориала ветеранам. Шёл мимо конторы депо и красного уголка с солнечными букетами роз, со сладким чаем в буфете и кружком кройки и шитья. Искоса смотрел направо на отделение линейной милиции, собирал свежие цветные проводки у цеха по ремонту фонарей. Не мигая смотрел на светлую местность через осколки цветного стекла. Прищурившись, любовался красными, жёлтыми и зелёными праздничными солнца узорами, не решаясь увидеть жизнь, как она есть.

      Под тихое падение разноцветных листьев в лужицы, искренне радуясь и мечтая, брёл, играя разными непроизносимыми согласными звуками, мимо конторы станции. У аптеки с гематогеном играл иногда с согласными в прятки. Шагал до угла клуба имени Кашика с кафе, библиотекой и кинозалом. Спасая леса от бессмысленной вырубки, собирал по листочку макулатуру, заменяя похожие буквы, которые очень быстро превращали слова в другие слова в афишах, ожидая новые книги и фильмы.

      Разгребал бессвязных мыслей хлам и похожие на маленькое солнышко листья ботинками у здания отделения дороги. Время зачем-то очень быстро таяло. Дальше мимо промтоварного магазина с витриной модною, детской консультации, поликлиники, из окна которой мама провожала меня добрым нежным взглядом и долго смотрела вслед и в окна школы.

      Спеша по деревянному тротуару вдоль сквера сибирского ранета, с разбега залетал в школу. В школе пахло, книгами с новой жизнью.

      - Здравствуйте, - говорил я школе. – Больше не играю заблудившимися буквами.

      - Здравие, - пела родная школа. – Звени, заливаясь, первый звонок.

      Русин Сергей Николаевич

      Моя Тофалария